В разгар летней страды зодчий Зосимов приехал из Москвы в деревню Натухаевку, к своей матери.

 

А приехал он — изгонять бесов.

 

*  *  *

 

Рано утром Зосимов услышал стук в окошко с расшитой крестиками занавеской.

 

«Вот оно, началось», — с радостью и одновременно тревогой подумал Зосимов.

 

На пороге пред ним предстал белый как лунь дедушка, с холщовой котомкой через плечо.

 

— Тебе бесов изгонять? — лукаво ухмыльнулся старичок.

 

— Мне! — выдохнул Зосимов.

 

— Скотина в доме имеется?

 

— То есть?!

 

— В смысле индюков, бычков, курей, — пояснил старец.

 

— Имеется! — воскликнул Зосимов. — Пойдемте!

 

Он провел дедушку на задний двор.

 

А надо заметить, что мать Зосимова, Анфиса Федоровна, довольно-таки разбогатела за последнее время.

 

Судите сами.

 

В роскошной навозной жиже валялся десяток-другой крутобоких и широкопятачковых свиней.

 

На плетне сидело десятка три пестрых кур высокой яйценоскости.

 

За плетнем меланхолично шлялись и пощипывали «зеленку» три буренки с бычком.

 

Было еще кролики, южноафриканские крысы, годные на зимние шапки, перепела, жирные индюки и т.д.

 

Дедушка по-лезгински щелкнул языком:

 

— Весьма!

 

— Ну-с, начнем, что ли? — перекрестился Зосимов.

 

Дед достал из холстяной котомки увесистую дубинку, видимо из дуба.

 

— Палка-то зачем?

 

— А вот узнаешь, сынок! — дедушка и изо всех сил тяпнул ею Зосимова по макушке.

 

— Ай-ай! Чего творишь, старче?!

 

Не успел Зосимов еще докричать, как из его груди, раздвинув ребра, выскочил лопоухенький зеленый чертенок.

 

— Не трогай нас, дедушка! — возопил окаяшка. — Нас все равно там пропасть!

 

— Ах, пропасть! — разгневался старикан. — Так изыди, сатана, сам в пропасть.

 

И тотчас чертенок буравчиком ввинтился в одну дремавшую в навозе свинку, и та, обуянная бесом, что было сил, понеслась к пропасти. (А надо вам сказать, что дом матери Зосимова располагался как раз на краю живописной пропасти, иначе говоря, на краю обрыва). Свинка на мгновение замерла у земляного разлома, а потом с прощальным визгом кинулась в бездну.

 

— Вот так-то… — удовлетворенно потер руки старикан.

 

Избавившись от дьяволенка Зосимов, почувствовал облегчение, правда, весьма незначительное.

 

— От одного беса избавились, а сколько же еще там их? — сощурился эскулап. — В чем же ты так грешен, сынок? Что ты успел натворить за свою короткую жизнь?

 

И Зосимов вспомнил ярко, как от вспышки магния, всю свою простую и такую ужасную жизнь.

 

— Я,  дедушка, — сказал он, — ваял памятники лидерам кремлевской администрации.

 

— Свят-свят!

 

Старец вновь огрел Зосимова.

 

И тотчас из олигарха выпрыгнул угольно-черный черт средних размеров.

 

— Сгинь, сатана, — заорал дедушка.

 

Черт вихрем вкрутился в мирно разгуливавшего за забором бычка. А бычок, дико взмахнул хвостом, ринулся к обрыву.

 

Не прошло и часа, как в пропасть попрыгали все коровы, кролики, три десятка особоноских пестрых кур, тучные индюки и южноафриканские водяные крысы.

 

Теперь уже Зосимов ощутил значительное облегчение.

 

Старик от усталости тяжело дышал, дубинка его надломилась.

 

Волосы же на голове Зосимова сбились клоками, а лоб слегка посинел.

 

И тут появилась матушка Зосимова, Анфиса Федоровна.

 

Она появилась и взмахнула руками.

 

И еще бы не взмахивать! Двор абсолютно пуст, никакой живности, только запоздалая южноафриканская крыса неслась к обрыву, высоко закидывая задние ноги.

 

— Назад! — крикнула беглянке Анфиса Федоровна.

 

Увы, все напрасно…

 

Старец спрятал дубинку в котомку.

 

— Может еще разок? — попросил Зосимов, чувствуя внутри жжение от присутствия окаяшек.

 

— Живность кончилась… — нахмурился старец.

 

И тут, смачно хрюкнув, из навозной жижи поднялась самая мощная свиноматка, Машка. Совершенно ранее невидимая ранее из-за этой жижи.

 

В мановение ока Зосимов выхватил из котомки дедушки волшебную дубину и, что было силы, огрел ею себя по голове.

 

И тут повалил целый сонм чертей. Больших и маленьких, черненьких и седых, с серьгой в ухе и с серьгой в носу.

 

— Сгинь, сатана! — затопал ногами ополоумевший дедушка.

 

Вся эта живность вихрем вкрутилась в Машку и та, безысходно хрюкнув, ринулась к обрыву, в коем и нашла свой последний приют.

 

Тут все упали в обморок.

 

Анфиса Федоровна упала потому, что ее остатняя скотинка безвозвратно погибла.

 

Зосимов упал потому, что слишком сильно хватил себя волшебной палочкой по голове.

 

А седой как лунь дедушка упал потому, что не выдержал зрелища, как его заветная дубинка разлетелась на мелкие щепки.

 

*  *  *

 

После вышеописанного события прошло три месяца.

 

Все бесы покинули скульптора Зосимова. Теперь он светел и тих.

 

А двор Анфисы Федоровны вовсе не оскудел. Ее сын, отставной зодчий Зосимов стал фермером и завел индюков, пестрых кур, свинок, быков и нутрий, т.е. южноамериканских крыс, мех коих годится для изготовления шапок.

 

Просветлела и мать Зосимова. Хотя об изгнании бесов из ее сына она вспоминала с мученической улыбкой.

 

Просветлел и седой как лунь дедушка. Он вырезал из крепкого дуба новую палку, а фермер Зосимов, в знак благодарности, покрыл ее чудными анималистическими узорами.